Неточные совпадения
Сознание
новой жизни, даль будущего, строгость долга, момент торжества и счастья — все придавало лицу и красоте ее нежную, трогательную тень.
Жених был скромен, почти робок; пропала его резвость, умолкли шутки, он был растроган. Бабушка задумчиво счастлива, Вера непроницаема и бледна.
— Оставьте ее, бабушка, она
жениху хочет показаться в
новом платье.
Заплатина круто повернулась перед зеркалом и посмотрела на свою особу в три четверти. Платье сидело кошелем; на спине оно отдувалось пузырями и ложилось вокруг ног некрасивыми тощими складками, точно под ними были палки. «Разве надеть
новое платье, которое подарили тогда Панафидины за
жениха Капочке? — подумала Заплатина, но сейчас же решила: — Не стоит… Еще, пожалуй, Марья Степановна подумает, что я заискиваю перед ними!» Почтенная дама придала своей физиономии гордое и презрительное выражение.
— Веселимся, — продолжает сухенький старичок, — пьем вино
новое, вино радости
новой, великой; видишь, сколько гостей? Вот и
жених и невеста, вот и премудрый архитриклин, вино
новое пробует. Чего дивишься на меня? Я луковку подал, вот и я здесь. И многие здесь только по луковке подали, по одной только маленькой луковке… Что наши дела? И ты, тихий, и ты, кроткий мой мальчик, и ты сегодня луковку сумел подать алчущей. Начинай, милый, начинай, кроткий, дело свое!.. А видишь ли солнце наше, видишь ли ты его?
Через два дня учитель опять нашел семейство за чаем и опять отказался от чаю и тем окончательно успокоил Марью Алексевну. Но в этот раз он увидел за столом еще
новое лицо — офицера, перед которым лебезила Марья Алексевна. «А,
жених!»
Время шло. Над Егоркой открыто измывались в застольной и беспрестанно подстрекали Ермолая на
новые выходки, так что Федот наконец догадался и отдал
жениха на село к мужичку в работники. Матренка, с своей стороны, чувствовала, как с каждым днем в ее сердце все глубже и глубже впивается тоска, и с нетерпением выслушивала сожаления товарок. Не сожаления ей были нужны, а развязка. Не та развязка, которой все ждали, а совсем другая. Одно желание всецело овладело ею: погибнуть, пропасть!
Жених был так мал ростом, до того глядел мальчишкой, что никак нельзя было дать ему больше пятнадцати лет. На нем был новенький с иголочки азям серого крестьянского сукна, на ногах —
новые лапти. Атмосфера господских хором до того отуманила его, что он, как окаменелый, стоял разинув рот у входной двери. Даже Акулина, как ни свыклась с сюрпризами, которые всегда были наготове у матушки, ахнула, взглянув на него.
Предложение его было принято; генерал давным-давно, чуть ли не накануне первого посещения Лаврецкого, спросил у Михалевича, сколько у него, Лаврецкого, душ; да и Варваре Павловне, которая во все время ухаживания молодого человека и даже в самое мгновение признания сохранила обычную безмятежность и ясность души, и Варваре Павловне хорошо было известно, что
жених ее богат; а Каллиопа Карловна подумала: «Meine Tochter macht eine schöne Partie», [Моя дочь делает прекрасную партию (нем.).] — и купила себе
новый ток.
Мать, в свою очередь, пересказывала моему отцу речи Александры Ивановны, состоявшие в том, что Прасковью Ивановну за богатство все уважают, что даже всякий
новый губернатор приезжает с ней знакомиться; что сама Прасковья Ивановна никого не уважает и не любит; что она своими гостями или забавляется, или ругает их в глаза; что она для своего покоя и удовольствия не входит ни в какие хозяйственные дела, ни в свои, ни в крестьянские, а все предоставила своему поверенному Михайлушке, который от крестьян пользуется и наживает большие деньги, а дворню и лакейство до того избаловал, что вот как они и с нами, будущими наследниками, поступили; что Прасковья Ивановна большая странница, терпеть не может попов и монахов, и нищим никому копеечки не подаст; молится богу по капризу, когда ей захочется, — а не захочется, то и середи обедни из церкви уйдет; что священника и причет содержит она очень богато, а никого из них к себе в дом не пускает, кроме попа с крестом, и то в самые большие праздники; что первое ее удовольствие летом — сад, за которым она ходит, как садовник, а зимою любит она петь песни, слушать, как их поют, читать книжки или играть в карты; что Прасковья Ивановна ее, сироту, не любит, никогда не ласкает и денег не дает ни копейки, хотя позволяет выписывать из города или покупать у разносчиков все, что Александре Ивановне вздумается; что сколько ни просили ее посторонние почтенные люди, чтоб она своей внучке-сиротке что-нибудь при жизни назначила, для того чтоб она могла
жениха найти, Прасковья Ивановна и слышать не хотела и отвечала, что Багровы родную племянницу не бросят без куска хлеба и что лучше век оставаться в девках, чем навязать себе на шею мужа, который из денег женился бы на ней, на рябой кукушке, да после и вымещал бы ей за то.
Отец несколько раз предлагал ей ехать в Петербург к тетке, но она настаивала в своем упорстве. Теперь уж не представление о долге приковывало ее к деревне, а какая-то тупая боязнь. Она боялась встретить его, боялась за себя, за свое чувство. Наверное, ее ожидает какое-нибудь жестокое разочарование, какая-нибудь
новая жестокая игра. Она еще не хотела прямо признать деревянным письмо своего минутного
жениха, но внутренний голос уже говорил ей об этом.
Боярин Дружина Андреевич, телом дородный, нрава крутого, несмотря на свои преклонные лета, недавно женился на первой московской красавице. Все дивились, когда вышла за него двадцатилетняя Елена Дмитриевна, дочь окольничего Плещеева-Очина, убитого под Казанью. Не такого
жениха прочили ей московские свахи. Но Елена была на выданье, без отца и матери; а красота девушки, при нечестивых нравах
новых царских любимцев, бывала ей чаще на беду, чем на радость.
— Я еще не
жених, Ардаша, — рассудительно отвечал Володин, весь, однако, трепеща от радости, — а галстук я могу купить
новый.
Но едва ли во все эти пять хлопотливых месяцев успела Софья Николавна высказать так много
нового, как в эти пять дней; по случаю же недавнего, сейчас мною рассказанного происшествия, поднявшего, изощрившего, так сказать, душу
жениха, всё было принято Алексеем Степанычем с особенным сочувствием.
Больной ее отец чувствовал себя час от часу хуже и слабее; дочь умела его уверить, что она с каждым днем открывает
новые достоинства в своем
женихе, что она совершенно довольна и надеется быть счастливою замужем.
Вечерами приходил ее
жених — маленький, бойкий человечек, белобрысый, с пушистыми усами на загорелом круглом лице; он, не уставая, смеялся целый вечер и, вероятно, мог бы смеяться целый день. Они уже были обручены, и для них строился
новый дом в одной из лучших улиц города — самой чистой и тихой. Горбун никогда не был на этой стройке и не любил слушать, когда говорили о ней.
Жених хлопал его по плечам маленькой, пухлой рукой, с кольцами на ней, и говорил, оскаливая множество мелких зубов...
В ноябре, в бенефис Сабуровых, опять шла
новая пиеса Шаховского «Молодая мать и
жених в 48 лет, или Домашний спектакль», комедия-водевиль в четырех действиях, перевод с французского.
Феоктиста Саввишна возведена была в звание почетной дамы; шафером со стороны
жениха определен был Масуров, который, несмотря на свое обещание, не познакомился еще с
новыми родственниками и неизвестно где пропадал.
Возвратившись домой, я все думал о моих
новых знакомых; более всех мне понравились Лидия Николаевна и Леонид. Старшая Ваньковская, Марья Виссарионовна, как назвал мне ее Леонид, произвела на меня какое-то неопределенное впечатление, а этот Иван Кузьмич плоховат. И что он такое тут? Родня, знакомый,
жених?
Приготовили обручальное кольцо для
жениха и вдобавок к прежним, также
новым, сшили еще
новое платье для Наташи.
При постоянном присутствии
жениха и общем наблюдательном внимании было бы гораздо труднее, было бы некогда свыкнуться, не приготовясь, с
новым своим положением.
Общаясь с ними, чувствую всё глубже и крепче, что сорвалось старое с корней своих и судорожно бьётся, умирая, бессильное по тяжести и ветхости своей удержаться на земле, ныне уже враждебной ему.
Новых сил требует земля наша, отталкивая от груди маломощное, как невеста влюблённая
жениха, неспособного оплодотворить измученное неумелыми ласками, плодородное, могучее и прекрасное тело её.
У Патапа Максимыча в самом деле
новые мысли в голове забродили. Когда он ходил взад и вперед по горницам, гадая про будущие миллионы, приходило ему и то в голову, как дочерей устроить. «Не Снежковым чета
женихи найдутся, — тогда думал он, — а все ж не выдам Настасью за такого шута, как Михайло Данилыч… Надо мне людей богобоязненных, благочестивых, не скоморохов, что теперь по купечеству пошли. Тогда можно и небогатого в зятья принять, богатства на всех хватит».
Надели на няньку
новую шубу и вывели ее к
жениху.
И на задней паре сидел
жених Кондрашка в
новом кафтане и в высокой шапке.
Радостно отец Прохор приносил Дуне поздравления со вступлением в супружескую жизнь и благодарил ее за
новую, совсем нежданную присылку с просьбой помолиться об ней и об ее
женихе в тот день, когда предположили они венчаться.
На колокольне сельской церкви ударило двенадцать. Донеслись колокольные звуки и в сионскую горницу. Божьи люди запели церковную песнь «Се
жених грядет в полунощи», а потом
новую псáльму, тоже по скитам знакомую Дуне. Хоть и не слово в слово, а та же самая псáльма, что скитская.
Положение было рискованное:
жених каждую минуту мог упасть в обморок, и тогда бог весть какой все могло принять оборот. Этого опасалась даже сама невеста, скрывавшая, впрочем, мастерски свое беспокойство. Но как часто бывает, что в больших горестях человеку дает силу
новый удар, так случилось и здесь: когда священник, глядя в глаза Висленеву, спросил его: «имаши ли благое произволение поять себе сию Елену в жену?» Иосаф Платонович выпрямился от острой боли в сердце и дал робким шепотом утвердительный ответ.
Алина сказала теперь своему
жениху, что она получила
новое письмо от персидского дяди, в котором он дозволил ей остаться в Европе на неопределенное время.
В день свадьбы, после лекции, Костя и Боб торжественно облачились в раздобытые фраки, причем Костя утонул в своем
новом одеянии с головой, а Бобу его костюм доходил чуть ли не до колен. Они долго щеголяли в таком виде по «музыкальной», пока счастливый
жених, осмотревший их критическим оком, не взъерошил свою красивую густую шевелюру и не произнес трагическим голосом...
Невеста и
жених жили, что случалось редко, в одном доме, а потому первая, уже совершенно одетая в белый шитый серебром сарафан, вся как бы осыпанная драгоценными камнями, в густой белой фате, находилась в своей светлице, окруженная лишь своими сенными девушками, одетыми тоже в совершенно
новые нарядные сарафаны, подарок счастливой невесты.
Дочери Сурминой были в восторге, что приобрели
новую сестру по выбору их сердца. Положено было с общего согласия
жениха и невесты отвезти пока Тони Лорину в Москву к братьям и Даше, а уж потом Антонину Павловну Сурмину — хозяйкою в приреченское имение, доставшееся после дяди. Прощание Лизы и Тони было самое трогательное, они расставались, как будто не надеялись больше свидеться.
«Не князь он Воротынский, коли от казни воровским манером схоронился, честь свою родовую на бабу променял!..» Дочь в светлицу крепко-накрепко запер, а
жениха ее, князя Владимира, если явится, приказал холопьям со двора шелепами гнать, сам же к царю собирается с
новым челобитьем…
Желая скорее описать свои
новые чувства двоюродному брату, он искал его между гостей, но, к удивлению своему не найдя его, спросил у одного из своих молодых соотечественников о причине этого отсутствия. Вопрошаемый, бывший дальний родственник баронессе, объяснил, что она отказала Густаву от дому за неловкое представление им роли
жениха, даже до забвения будто бы приличия.
И вдруг известие о приезде молодого князя Лугового открыло для материнской мечты
новые горизонты. Что, если повторится с ее дочерью судьба ее, Вассы Семеновны? Быть может, и Людмиле суждено отыскать
жениха по соседству. Быть может, этот
жених именно теперь уже находится в дороге.
В то самое время, когда она, без ведома сына, устроила ему, как ей казалось, блестящую будущность, переведя его в военные поселения, под непосредственное начальство всесильного Аракчеева, в московском обществе появился
новый кавалер, человек лет тридцати пяти, тотчас же записанный московскими кумушками в «
женихи».
На другой день Марья Осиповна, снявшая с себя монашескую одежду, принимала своего
жениха «в своей гостиной». Не прошло и несколько дней, как она уже совершенно освоилась со своей
новой жизнью. К счастью очень скоро привыкается.
Ряд празднеств по случаю праздника Рождества Христова и наступившего
нового года не давали влюбленным видеть как летит время. Марья Осиповна узнала от Кости, что он уже вступил во владение своим громадным состоянием, но это заинтересовало ее лишь в смысле разгадки отношений к ее
жениху «власть имущей в Москве особы», которой, кстати сказать, не поставили в вину его прошлое потворство Дарье Николаевне Салтыковой. Константин Николаевич жил в доме «особы», продолжая числиться на службе при Панине.
Тут же на почетном месте восседала одетая в
новый шелковый сарафан и мать Домаши — полонянка Мариула, благословившая свою дочь и
жениха к венцу вместе с Семеном Иоаникиевичем Строгановым.
Когда Адольф принужден был отправиться в Упсальский университет доканчивать учение и начинать
новую жизнь, убивать первые, чистые впечатления природы и знакомиться с тяжелыми опытами; когда нашим друзьям надо было расстаться, одиннадцатилетняя невеста и четырнадцатилетний
жених обливались горькими слезами, как настоящие влюбленные.
Женское общество, свет, радушно принимали его, потому что он был
жених, богатый и знатный, и почти
новое лицо с ореолом романической истории о его мнимой смерти и трагической кончине жены.
Пока девочка училась говорить речи, тетка привезла ей орехов и
новое письмо: «пришли нам кофию и чаю, и сахару побольше, да сукна самого получше три аршина сестрину
жениху подарить, потому сестра твоя замуж выходит».